Мне интересны все на свете
стены:
Все трещины на них, подтеки,
пятна,
Отслоенные хлопья штукатурки,
Публично обнажающие кладку.
А рухнувшие стены обнажили
Железных труб пустые лабиринты,
И лестницы, ведущие на небо.
Тогда, как птицы, брошенные
горстью,
По-над мостом неторопясь
кружили
Обрывки полустертых объявлений,
Размытый текст, рождающий
догадки,
Афиш предпраздничность и
разноцветность.
Как праздник в долгом детстве
долгождан!
Мне интересны все на свете
горы.
Пологий склон вечернею зарей
прикрыт как пологом,
И роль дорожных мет исполнят
точно
Обломки рухнувших цивилизаций.
Кислотные графитти эрмитажны,
А надписи шальные летописны.
Язычник, предпочетший Богу
– солнце,
Ушел к закату. За его спиной
–
Отряд летучих крыс, заполонивших
Свободный мир, свободное
пространство.
2001
***
Зияющую анахату* залепив
аптечным пластырем,
прижавшись животом к медведю
плюшевому,
что мне делать в миллионах
лет от любимого?
Навестить ли в четвертом
отделении
Смирнову Анну,
крестить ли
пришельца Марка,
взорвать ли памятник Свободе,
забеременеть от Духа Святого,
инсценировать
пришествие Христа?
Так в миллионах лет
от любимого,
прижав к зияющей дырой груди
чужого младенца – что мне
делать?
Крестить ли
каменных истуканов,
прикинувшись в восторженной
толпе
еврейкой Фаней,
выстрелить в Христа,
попросить ли убежища
в четвертом отделении?
Так кухонным ножом –
Татуировка на теле любимого
В миллионах лет
от постижения Смирновой
Анны
инсценировать ли
беременность
младенцем Марком,
Духа Святого вбирая
В зияющую анахату?
*анахата - сердечная чакра
1998
***
Так голос внутренний твердил:
Не надо вглядываться в двойника
за зеркалом,
не надо проклинать его,
не надо,
он пальцы резал, он пытался
из осколков
составить слово «вечность»,
он шел по проволке кровоточащим
шагом,
и, выйдя напролом –
о Господи – прости, что
имя всуе –
Не позволяй мне слишком
долго падать,
Хватая руками пустоту.
1998
***
Протягивая руки сквозь решетки,
жалея об обете добровольном,
так вспомни – был ли сон
о море солнечном
пронизан знамением,
был ли вещим сон,
он предрекал ли…
Немея пустотой
водил ли карандаш
по девственному мозгу,
он вел ли за собой
цепочки слов, как выход
из тоннеля,
он сулил ли…
Мы жили ль – ждали,
маялись – неслись,
и мир до дна исчерпан,
и вдыхая свет,
и задохнувшись вдруг опустошением
–
сулила ль жизнь,
сон вещий предрекал ли?
1998
***
Так яростно – до хруста
в костях –
делать любовь,
проклиная и благоговея
вымаливать
анальгетики прикосновений.
Но.
Вы суровый смотрите сон
с таким отрешенным лицом.
Зачем Вы спите, зачем не
слышите,
Как я шепчу Вам:
- Мне дорог Ваш процесс
умирания,
меня очаровываеи Ваша пародоксальность
мысли
и непричастность к морали.
Так вожделеть за мгновение
до
безболезненной и красивой
смерти.
Сон божества за мгновение
до
пробуждения.
1998
***
Я знаю, как подступает к
душе
Любовь, близняшка-смерть.
Цепкими пальцами разгребая
место в груди
Для гнезда пустоты.
Она обещала там поселить
тепло,
Но вгрызается в сердце озноб.
На постели распластано тело.
Вокруг толпятся призраки
ненаписанных стихов.
Окно незанавешено.
Луна распята на Голгофе
неба.
1998
***
Я вижу мир через глазок
Из темной комнаты.
Созданные мною мужчины и
женщины
Любили меня. Ушли. Создать
других – любить друг друга.
За счастье феерического сна
Достаточно наказан пробуждением.
Мозаикой составлена из слов
настанет – неужели – несомненность.
Уже готово место муравью:
Влачить свою молекулу
В создание цивилизованного
– разве было –
Мира, который – плагиатом
на дурдом
Нахлынет, словно белый стих
без правил,
И сдавит, и заставит
Забыть оргазмы сна.
Когда бы знать, что все –
не навсегда,
И…
Когда-нибудь темная комната
взорвется.
1997
***
В лоб целует Господь, оставляя
печать
Не от мира сего.
Так пронзительно хочется
смерти,
И равно – любви.
Мир струится сквозь сердце,
Сквозь лунку песочных часов
–
Впечатлений крупицы:
Сквозь морщины убогой старухи
Проступает лик ангела.
Снег роится вокруг фонарей,
В снегопаде тает мой больной,
Мой обреченный город.
Троллейбус проплывает мимо
остова взорванной синагоги,
И рушатся схемы, оставляя
нагие каркасы.
Город несется в меня,
В сладкую, всасывающую пустоту.
Я была бы блаженна, но слишком боюсь нищеты.
Я была бы безумна,
Но не выношу решеток на
окнах.
1998
***
В открытое окно так виновато,
неловко и некстати
Скользит рассвет.
Вытягивая из небытия предметы,
Даруя очертания телам,
Доселе лишь ощущавшимся.
И так бесцеремонно обрушивается
на землю день.
Но что нам в том.
Когда глаза незрячи,
Когда мы там, где с кончиков
любимых пальцев
Сцеловывали соль пренебреженья?
***
Там вспарывают животы и
вены и подкладки чужих карманов,
Вынимают кишки и душу, и
вонючей нищеты кошель потрепанный,
И крошки табака,
Вымаливают алкоголь и нежность,
Захлебываясь признаниями
и рвотой,
Ломают хребты и судьбы,
Струны рвут и нервы –
Там живет мой ангел,
Мой бескрылый.
Фломастер заправляя кровью
–
Ах, как легко писать! –
Когда б не дрожь в руках,
И вдоль колен – предвестник
судорог.
Эпилептоидный мой ангел,
мой бесполый –
В городе живет радужном
сквозь слезы на ресницах – мой любимый.
***
А если я признаюсь, что
впервые
Забыла боль, и нет вселенской
скорби,
И жалости бессильной тоже
нет –
Всего, на чем держалась
моя к тебе любовь.
И я новорожденна, сорвав
повязку с глаз,
Впервые вижу
Прозрачность воздуха,
Фактуру кладки стен,
Шероховатость коры деревьев,
И пять открытых чувств
Так благодарно подчинились
зренью.
И если я признаюсь, что изменила
тебе
Безудержно-легко.
И то, что в этот миг
Ты где-то падал, и звал
меня,
Или карабкался – колени,
пальцы, душу вкровь –
Мне представлялось как-то
отстраненно.
И если я лечу так высоко
уже
Над нашим вечным и мистическим
соитием,
Над разновидностью публичной
казни
На перекрестке любви и смерти
–
Простишь ли ты меня, не
проклянешь ли?
Там, в своих глубинах –
Зачем ты там, зачем так
долго падать,
Вцепившись в груз гордыни
и мечты несбыточной,
И если я не там – не проклянешь
ли?