[tat]

мои рас-зы восьми-десятилетней давности..странно перечитывать...

Рассказы из ранней молодости

До.

Рука терла шею. Юный резервист задыхался. Всякий раз, когда ногти девушки впивались в его обвислые уши, в голове появлялись зеленые круги и ощущение внутреннего моторчика. Рука была приятной как горячий утюг, который упирается своим рогом в розовый батист. Оставалась белая полоска и пахло свежим паром. Где-то на затылке вспыхнуло ощущение гари. Мина достала духи и плеснула пару капель на красное раздражение
Цветочек выпуклой азалии на её боку залил голубой кондиционер, который она делала сама. За стеной раздавалось плавное сопение.
- А теперь мы вам её промоем, и уложим, сначала вот отсюда.... а потом подберем вот это место и сделаем его воооот сюдаааа... И сюдаааа...
Рот у посетителя вытянулся и невзначай дотронулся до стройной груди парикмахерши. Таких моя мама называла "пудель". Как по мне, она была красивой женщиной - пышкой, с большими грустными глазами посередине лица.
- Подождите секундочку.
Я сел на скамейку, посмотрев с раздражением на зеленую вывеску с серебристыми неровными буквами " Американский салон До номер 12".
Когда я только приехал в страну, мне частенько приходилось ездить из одного города в другой, чтобы оформить документы на работу, и однажды, проезжая мимо этого места, я почувствовал как мои глаза - отдельно от обычного восприятия, впиваются в странную зеленую вывеску, забитую в серо-белом доме. По наитию я дал себе обещание, что как только у меня отрастут волосы больше положеннной нормальным мужчинам длины, я обязательно приеду сюда, чтобы сделать стрижку.
Но не доходил, забываясь в дешевых углах, где крикливые израильтянки в фартуках, со жвачками во рту орали мне в затылок " ани йехола лаазор леха?". И стригли, проглатывая любую мысль о побеге в "Американский салон До номер 12".
И лишь случайно я понял, что из-за отсутствия особых моментов, у меня зарождается самое темное настроение из всех, от которого болела не только моя душа, но и окружающий мир. "Ничего не получается" - я месил в душе эту фразу и покрывался испариной ненависти. Я ждал чуда и заранее мечтал, чтобы его не произошло. Чудо, которое случается в сезон дождей, по поверием индийцев, приносит еще большее несчастье, чем горе в ласковый день.
Неосознанно я вышел на остановке салона До. И хотя я был острижен просто до невозможности, это уже не имело никакого значения. Забывши обо всем на свете, кроме моего капризного желания, я ворвался в стеклянную дверь, зажмурив от предвкушения глаза.
Мое воображение выдыхало из памяти все юношеские ассоциации, которые у меня были связаны со словом "салон" - золотистая роскошь, мягкое обращение взглядов, беседы, цветы глинянных оттенков, духи, стекающие вместе с потом по груди какой-нибудь толстой аристократки с родинкой возле самого уха.
То, что я застал внутри, поразило мои самые прекрасные догадки как ржавчина - безнадежно, на всю глубину этих маленьких иллюзий. Я никого не проклинал сильнее. Передо мной на мгновение расстелилась обычная, неряшливая парикмахерская, в которой две суетливых девицы с уже знакомыми мне приборами, кромсали стрижки двух молодых офицеров запаса.
Я тут же сообразил сбежать, но вот одна из девиц - с азалией на боку - не дала мне даже подумать над этим как следует. Она подняла на меня свои тусклые глаза, из которых просматривалось вечное желание Клиента и сказала, почему -то на английском - "подождите секундочку".
Если бы она сказала что-нибудь другое - например, "что вы хотите" или "я могу вам чем-то помочь", я бы ответил "нет" и просто бы ушел. Но меня попросили подождать, и это сбило меня с толку. Я сел на скамейку, продолжая рассматривать так называемый салон : квадратные зеркала повсюду и небольшие лампы на стене, белые халаты и прохладный запах клиники для зубов.
И тут произошло чудо. Оно произошло как материализация вечно глупых для меня утверждений, что где-то на свете бродит моя половина. Бродит - а не ходит, ибо ходят только спокойные, а мы - искатели своей любви между двумя остановками во вселенной, мы именно бродим.
Так вот: оно было одето в холодного цвета прозрачный плащ поверх шерстяного черного свитера, золотая цепь у которого беззастенчиво болталась на голых коленях.
Я сразу понял, что у Оно где-то был третий глаз, который позволял ему видеть и внушать любую мысль на уровне ощущений. Что касается двух остальных... Я не могу сказать "они были голубыми" - они были бы голубыми, если бы эти глаза принадлежали, например, мне. Но то,что я видел - сияло, было глубоким и гипнотическим, хотя и не тяжелым, пожалуй, даже светлым.
Стрижка у Оно была стремительно поднята вверх чьими-то аккуратными пальцами и сдалека казалась наполовину белой. Я подумал, что далекие предки Оно, очевидно, приехали откуда-то с Востока. Твм, где есть пески и пещеры, населенные чьей-то азиатской фантазией. Это все отразилось в его глазах, которые спали, будучи открытыми на всю ширину.
Оно не жевало жвачку, а просто водило губами, как бы жуя ее. Минуя меня, Оно посмотрело куда-то в стену, и продолжало стоять так, не мало не заботясь тем, что я об этом подумаю.
Но парикмахерши с присутствием Оно засуетились и , в конце концов, два юнца приобрели совершенно неописуемый вид. Наконец, они ушли, утверждая, что Хаим Раввиво, футболист с глазами Бендераса, несомненно лучший футболист на всем Ближнем Востоке.
Потом все словно замерло. Окружающая картинка, сделав хлоп-хлоп, повисла в воздухе. И повторилась с точностью до секунды. Парикмахерши, перебирав ножницы и палочки , принялись мыть резиновые шапочки и перчатки.
Оно стояло, глядя в стену, не говоря ни слова. Я тоже стоял, не в силах оторвать от него взгляд. Один вопрос разрывал мне сердце - я думал. Она это или он.
Я- не дурак. Я знаю как выглядят женщины и мужчины, их походки и повадки, от которых у меня просыпались воспоминания о потерянном рае, о детствах, в которых они были когда-то чистыми и сладкими как раскрытый леденец. У меня было много женщин - фактически целый мир, который пах, красился, старался выглядеть независимо и величественно, но в этом мире не было никого похожего на Оно.
И в то же время Оно выглядело как девушка. Эта чистота, закрытая под черным свитером могла бы быть исключительно женской.
Но проклятие старого сатира - я чувствовал своей кровью, что внутренний взгляд, а это тот взгляд который выдает наши истинные намерения даже в те минуты, когда мы спим под толстым шерстянным покровом, был у Оно чисто мужским, даже рыцарским. Наверное, так смотрел Ланселот, когда гладил во сне синюю розу, подаренную ему служанкой королевы Гвен.
Если бы это была Она - я бы отвез её в те пещеры, о которых мечтали её предки, когда им еще не казалось, что мир безнадежно нуждается в них. Я бы жил с ней, и весь свет женского внимания мне бы заменило воспоминание об этих глазах, которые спят наяву.
Я бы думал о ней - и это стало бы смыслом моего мира на следующие тысячу лет. Но если бы Оно было мужчиной, я бы, наверное сошел с ума. Я ненавидел педиков, и мысль о том, что мне мог настолько понравиться мужчина, сводила меня с ума.
Я понял, чего я жду. Я твердо ждал того момента, когда к Оно кто-то обратится или Оно само скажет что-нибудь. Это было страшно. Голос, который может прозвучать как контрабас изо рта, который я хотел сделать своим навечно, это было страшнее любой нравственной болезни.
Но оно молчало. Оно просто сверлило взглядом заднюю стену, как будто там был какой-то рисунок, который нельзя разгадать сразу. Один раз, когда Оно отвернулось на улицу, мне показалось, что самым краешком своего взгляда, Оно коснулось меня и в эту секунду что-то внутри моего сердца стало падать.
Я решил, что пора рубить узлы. С ногами, напоминающими взрыв железа, я подошел к Оно почти вплотную и сразу же запах целительного Востока и утренних сновидений резанул меня изнутри.
- Шалом, ани роцэ лаасот машеху меаньен им саар шели (хочу сделать что-нибудь прикольное на голове). Ат йехола лэитарген эт азэ бишвили? (Ты могла бы устроить это для меня?)
Я специально обратился к Оно как к девушке, так как мне казалось, что мои развязные слова обязательно помогут придать Оно ту форму, в которую я хотел его залить.Оно внезапно улыбнулось, но не мне, а чему-то вдалеке, сделав очередной жест ртом.
- I am sorry. I don"t speak Hebrew.
Двойной провал. Оно соврало, что не говорит на иврите. Оно сообщило мне это очень тихим, почти свистящим голосом, который был приятно нежен и абсолютно беспол.
Казалось, английский не имеющий твердого разделения между мужским и женским родом, был специально создан для внутреннего содержимого, которое исповедовало Оно. Я повторил свой вопрос на английском
- I want to do something interesting with my hair...
Я показал пальцем на несколько мест на своей голове, где, по моему мнению, можно было сделать что-нибудь интересное. Думаю, тогда Оно впервые заметило меня. Откуда-то из глубины плаща его рука поднялась и на секунду дотронулось до моих задтвердевших волос так, как будто это было нечто очень драгоценное. Я успел оценить этот кусочек его живого тела - рука была очень нежная, тонкая настолько, что во мне появилась надежда. Оно оторвалось от моих волос и задумалось. Затем кивнуло и сказало.
- Мина, займись.
Парикмахершу как-будто включили. Она поставила стул, отрегулировала воду, и попыталась затащить меня в кресло.
Я не знаю - наверное, это сказал я. Ощущение было такое, как будто перед тобой стоит черная пропасть, наполненная вязкой жидкостью и ты падаешь туда, очень медленно, как-будто во сне, и совсем не чувствуешь боли, а только подспудный страх того, что вот-вот, должно произойти что-то страшное.
- А ты не делаешь стрижки? - мне удалось спросить это у Оно, прежде чем то расстворилось так же внезапно, как и пришло.
- Я сейчас ухожу - безлично сказало Оно.
И тут до меня дошло. До меня. Дошло. Это было До. То До, чье серебристое имя висит на зеленой вывеске.
- До, - сказал я, теряя контроль над здравомыслием- ну, пожалуйста. Сделай мне стрижку.
Оно засмеялось и всмотрелось в меня так, что это было необъяснимо ни с какой стороны.
- Что ты хочешь?
В этом был, возможно, какой-то задор, но я почувствовал, что одновременно с этим - Оно насадило меня на толстый крючок и какая-то маслянистая волна ... вот-вот вырвется из моего рта.
- Мне все-равно, - ответило вместо меня мое желание.
- Ты пользуешься рисом?
Ничего не понимаю - при чем здесь рис. Но разве это было важно?
- Иногда.
Оно зачерпнуло что-то у себя в кармане и показало на краешке пальца две золотисто-продолговатых бусинки.
- Это покрашенный рис, - и заметив мой туповатый и привороженный взгляд, продолжило - это я его крашу. Я обожаю рис. Смотри....
Его волосы колыхнулись и запутали взгляд. Показалась длинная шея с разного цвета ленточками и картинками, вспухшими от иголочек, вставленных в нее в хаотичном порядке. Я заметил, что окаймление проходит выпуклой золотой дорожкой - и это был покрашенный рис!
- Я еще делаю слепки с вещей и украшаю ими тело.
Немыслимо и безмолвно, Оно повернулось и немного постояло спиной. Из-за толстой подошвы на мягких, сиренвых сапожках-туфель, Оно было выше меня на целую длину своей прически, но как-то намного худее и глаже. Я заметил, что плечи, переходящие во всякого рода ямочки и углубления остального тела украшены апплекациями из сухих листьев, пуха и золотистых красок, прикрепленных на
тонких иголочках с головками драконов и змеек.
- Я могу тебе сделать прическу, - сказало оно. не поворачиваясь, - но это займет некоторое время и потребует содействия определенных качеств.
- Ты играешь в странные игры, - сказав это, я услышал как пол под нами раскачивается и две девушки с любопытством оглядываются.
Меня повело в сторону стены и рука, из черной ткани на которой проглядывала золотистая цепочка с голубой вставкой из лесных шишек, схватила меня за футболку с омерзительными следами легкой пыли.
- Держись, - посоветывал голос, летящий над его губами вокруг моего уха.
На языке его был шип из трех металлов, сделанных по типу серебра и мельхиора, слегка почерневших от вечного сопротивления сглатываемой слюны. В его глазах то и дело мелькали высотные горы. Горы из холодного льда, которые были ответственны за образование хрусталя в каменных вазах древней природы.
Меня повели в комнату, где я потерял что-то, что позволяло мне с ясностью ощупывать происходящее и мыслимое... Моих волос и шеи касались тонкие палочки, которые кололи меня с очевидностью льда, от чего моя кровь превращалась в том месте в черную кровь . Очнулся я от ослепительного цвета нашатыря.
И почувствовал себя престранно хорошо. Вокруг меня хлопотали руки, унизанные колечками и резиновыми пластинками для наклеек цветистых картинок дам и валетов.
- Что это было?
- Ты потерял сознание, - ответило Оно, удивительно спокойно, - это от запаха фтора, на основе которого делается препарат для окраски риса.
- Я потерял сознание, потому что понюхал рис - смутился я, незаметно покраснев.
- Неважно. Скоро все будет готово, - и оно затянуло мои волосы в длинный переплет.
Руки его были необычайно длинны, когда делали что-то. Я заметил, что каждая вена была выделена светящейся светло-сиреневой краской.
- Ты пользуешься духами? - спросил я, принюхиваясь.
- Только когда моюсь в ванной, - пританцовывая ответило До, - она у меня черная-черная.
- Это еще за чем? - я испугался и сжался от такого ответа.
- Темнота лучше отражает музыку. Я очень люблю слушать.
- Ты моешься один или с соулмэйт (избранник или избранница- англ)?.
Этот вопрос я подумал про себя, но он слетел оттуда. Наверное, меня сейчас выгонят вон.
- Сиди тихо. Мне нужно закрасить еще одно место. Я моюсь с игрушками - такой ответ тебя устроит?
Наверное, да. Кисточка причинила боль от щекотки, но странно успокоила. Я опрокинув волосы столкнулся с кольцом, которое висело в носу Оно.
- Скажи - как познакомились твои родители?
- А как твои?- Оно дотронулось до моей щеки и держало её там как кусочек весенней магической теплоты.
- Мама приехала на пляж, и папа увидев её голое тело в душе, решил, что они должны быть вместе, - сказал я, противно ухмыляясь, - а потом они зашли в море и вскоре родился я.
Это была неправда. Маму заставили жениться на папе её родители. Мой папа был мудаком, и сколько я его помню, он вечно нудил о том, что его все обижают. Когда я думал о папе, перед моим взором возникала прядь отвратительных соплей. И уж конечно, его не интересовало мамино тело. Но я хотел перевести разговор на тему секса. Амено.
- А мои родители познакомились в Арабских Эммиратах, куда папа приехал порыбачить.
- А мама?
- А мама была там консулом Узбекистана.
- Они тоже встретились на море?
- Нет, они встретились на дороге. Мама сбила папину ногу. Все остальное было вне колес и мама, нервничая, не могла долго съехать с ноги, наблюдая как папино лицо искажается болью и яростью. Он был тогда американским гражданином.
- Но потом они полюбили друг друга?
- Нет. Потом суд приговорил маму к смертной казни.
- То есть... Как это....????
- Не волнуйся. Мамин адвокат доказал, что папа сам перебегал дорогу в неположенном месте.
- А как же папина нога? Она хоть в порядке?
- Её отрезали сразу же после суда. Его показания были записаны на пленку из больничной палаты.
- А как же это...Ты, все такое.
- Перед тем, как папа умер, мама позвонила ему. Её мучали кошмары - все время снились сны, наподобии рассказов Стивена Кинга. Он попросил её прилететь в Штаты. К тому времени, он окончательно свихнулся - из-за отрезанной ноги его дважды выгоняли со стройки, где он работал. Мама говорит, что тогда это все и случилось.
- Ты его помнишь?
- Мне кажется, что помню. Когда смотрю на себя. Он умер через день после той встречи с мамой. Пока мне не исполнилось семь, мы каждый год ездили на папину могилу в Айдахо. Мама мне часто показывала вырезки из газет по этому случаю.
В голове вскоре стало пусто и упруго.
- Когда я было маленьким, я научилось не дышать, - сказало До, пару раз громко вздыхая.
- Ты такая маленькая, - повинуясь порыву, я дернул его за джинсу.
Оно хихикнуло.
- С тобой нелегко.
- Смотря в чем.
- ты не умеешь молчать. Я всегда мечтало, чтобы рядом со мной был кто-нибудь немой.
- тебе разве не нравятся красивые слова?
- Возможно. Но мне кажется, что немой человек - это намного сексуальнее. Такие жесты бывают...
Возможно - это слишком похоже на обещание... Наверное, я ему тоже нравлюсь. А значит - есть два варианта. Он либо моя женщина, либо... Я схватил его за руку и сжал. Все его вены стали бледно-красные под цвет лабораторных грызунов.
Глаза превратились в мысли удивленного ребенка, который разглядывает свою заболевшую руку.
- В чем дело?
- До, - я сделал выразительный вдох, - ты только не обижайся, хорошо.
- что? Что случилось, - оно дрожало, оглядываясь по сторонам.
- Ты мужчина или девушка? Извини.
Оно казалось, ничего не поняло. Молча двигало руками и расставляло банки по столику.
- А зачем ты это спрашиваешь? - наконец-то тихая реакция из-под спущенных ресниц.
- Ты мне нравишься, - сглотнул я.
- Правда?- глаза на секунду -другую ослепли в собственном свете.
-Да, только умоляю...Ты же не мужчина, нет?
- Я тебе нравлюсь? скажи - я тебе нравлюсь?
-Очень нравишься, но только если ты- не мужчина... Ты же не мужчина, нет?
- Я?
Я завыл. Оно наклонялось ко мне.
- Но если я тебе нравлюсь - какого черта?..
Неужели оно не понимало самых простых вещей? Обезумев, я встал и схватил Оно за брюки. Мой взгляд умолял о пощаде и был безжалостным одновременно. Оно отпрыгнуло и выскочило в салон... Там было пусто и тускло. Его тень показалась лишь на улице . Разбив два фонаря, белая машина До, увезла в неизвестном направлениии мою первую и последнюю любовь " Мы все без друг друга- никто..."... Это была последняя здравая мысль, которую я услышал, прежде чем навсегда стать обеспеченным, женатым и в меру больным израильтянином.


Нежность и смерть Эсмеральды Яковлевны

- …Потом…Потом поговорите. А сейчас давайте помолчим. Здесь не нужно слов…Здесь нужна тишина
Ага – подумал я, пуская дым, вслед за своими соседями – тишина. Нужна. Просто мы все чертовски устали. Дым был естественным фоном. Возможно, если бы не этот дым, все могло быть по-другому. Но он как-то странно действовал на нас. Ага…
- А кто-нибудь помнит…, - начал Шурик. На него устремились 6 пар страдальческих глаз. – Да, - быстро нашел выход Шурик, - она была особенной.
Особенной. Конечно. Только так. Я внезапно почувствовал какое-то неприятное давление изнутри. Мне нужно было выйти. Но этого никто не замечал и я продолжал сидеть и кивать головой в такт отдельно брошенным замечаниям.
Хотелось вспомнить про то, что было очень давно. Ну просто очень давно, но зловредные мысли из последних нескольких дней обламывали порыв сей. Насилие…Сейчас я совершу насилие над памятью…Так, вот так…Вот так…
Её волосы. Мне казалось у них палево- блеклый оттенок. Хотя я не знал, что такое палевый. Но он был точно палевый. Блеклым он не был, правда, хотя я знал, что такое блеклый. Это такой светлый…и сухой, такой, как ветер – суховей. Ветер пустыни.
Енгеле-енгеле-енгеле…
Зку, зку. Черт, черт. Придурки, дети. Пустили машинку. Хлоп!!! Кто из взрослых пинает её ногой, но тут же спохватывается. Ну да, мы же на похоронах…
Енгеле-енгеле-енгеле…
- Пойду чай, - говорит Миша – кому? Лысый…?
Лысый согласится. Из принципа. Лысый соглашается.
- Я не буду, - резко говорю я.
Мы на похоронах…Зачем чай? От чертяка, цейлонский небось, крупнолистый… Все остальные молчат. Да и как тут скажешь – мне две сахару.
Я … дальше, что идет у неё после волос? Глаза? Губы сохнут. У меня сохнут, а её губы твердые - твердые, как кремень. Не слижешь, не сотрешь. Даже смерть, куда ей после нас, правда. Мы все целовали её. Я - первый. Боялся…Не одну девушку не боялся так целовать, как Эсмеральду. Вначале - холод, затем – пульс. У обоих изнутри. Не хотелось отрываться. Стоял бы, держал бы её. Обычно…а как обычно?…Обычно – это давно, значит, по-нашему. Беру я её – она или смущается (девушка), или юлит или стонет противно. А сама меня не видит ой, не видит. По хер собачий ей всё. Целую, а она потом терпит мой запах. А эта сначала –холод, а затем –пульс…
- Фу, - Лысый отставляет кружку. Наверное, когда я думал о ней, в этой комнате что-то произошло. Сопоставив все лица и звуки, я понимаю, что Лысому мишкин чай не нравится. Все остальные лупятся на чашку. Наверное, не цейлонский. Эх…
Ну да, волосы, губы, глаза…Тэкс…Руки, ноги, хвост…
- Можно чаю? – это я сказал. Да и такое бывает, оказывается. Все онемели как-будто. Я беру чашку, подношу к лицу. Тяжка эта дорога….- говорю себе про себя, и добавляю…Эсмеральда. Я помню, помню о тебе, ты не думай.
- А это её настоящее имя? – спрашивает парень, которого привел Бимбо. Дурак, по-моему. Нет, дурак точно.
- Ага, - теряются все, - ты чего?
- Интересное имя, - тупит он.- Все здесь так интересно. Ребята, вы большие оригиналы, нет, чесна слова. И джа у вас, просто кайф… Но я могу достать лучше… Устроить похороны кукле … Нет, я вам точно достану лучше…

Лишняя жизнь Нико

- Сейчас мы въедем в пригород Сан-Антонио. Следи за скоростью, Нико. Сразу за поворотом тормози состав.
- Как скажете, но по- моему, это излишне…Идем мы хорошо, как по маслу катимся. Поворот не резкий и не опасный. Проскочим.
- Делай как я тебе говорю. И не задавай больше вопросов. Так… подъезжаем, опускай до 80-ти…
Шшшш-шшшш-шшшш.
- Готово, босс.
- Теперь останавливай.
- Что?
- Глухой, что ли?! Останавливай состав!
Я посмотрел вперед, за стекло. Сегодня было особенно жарко, и этот противный оранжевый свет Южного Техаса проникал в каждую молекулу распроклятого неживого воздуха… Где-то в огромном далёке пейзажа стояли серые горы – прохладные и высокие… Вот и все, что я смог увидеть.
Босс тем временем снял грязные печатки, закатал джинсы и начал сосредоточенно упаковывать свою сумку Тарзана. Я заметил, что он кинул туда два кило вяленой говядины, потом, поразмыслив с минуту добавил полбутылки домашней текилы и кусок пирога, прикрыв это все добрыми пучками зелени.
Я следил за его манипуляциями, вытаращив оба глаза и приоткрыв рот.
- Босс, вы что это на пикник собираетесь? А как же груз? Я слышал, это самая опасная зона во всем Юж…
- Поздно объяснять - быстро сказал он, подталкивая меня к выходу. Прежде чем я успел что-то сообразить, мои ноги уже стояли на скрипучем раскаленном песке.
Мы пошли по рельсам, щурясь от солнца и сплевывая захрустевший на зубах песок. Все это вызвало во мне подсознательный протест. Но я покорно брел за боссом, понадеявшись всецело на его благоразумие.
- У тебя есть дети? – спросил он, не замедляя шага.
- Девочка, - хмыкнул я , - Мэри- Энн. Надеюсь, что моя…
- Эх, Нико, как бы я хотел, чтобы у меня были дети, - он на секунду замер, - ведь их можно чему-то научить, до того как они станут взрослыми.
Я вспомнил плаксивое неухоженное лицо дочери.
- Это сразу так думаешь….
- А что потом?
- Потом уже не думаешь. Растет себе и все тут.
- Сама?!
- Ну…
Внезапно он замахал руками. Откуда-то буквально из воздуха, верху над нами возник черный силуэт птицы.
- Сюда, Гарри! – закричал босс.
Птица снизилась на добрых пять футов и продолжала парить уже над нашими головами.
- Что происходит? – потребовал я объяснений, - кто это?
- Это Гарри, - кивнул наверх босс, - Гарри Лукер, - мой старый напарник.
- Но это же …Босс, давайте лучше вернемся к составу. Все таки не камни везем…
Мне стало страшно и жарко: кругом была прерия, прерия и еще раз прерия… А эта птица – вы бы её видели. Размах крыльев- 6 футов как минимум.
- Это ведь не хищник? – уточнил я на всякий случай.
- Гарри, будь посмелее …Это Нико, он неплохой парень, - крикнул босс в воздух, обращаясь, очевидно, к птице.
« Гарри» решил последовать совету боссу и плавно опустился на песок. Вблизи он выглядел точь- в точь как обычный орел, только гораздо крупнее.
- Говядина, твоя любимая, - улыбнулся босс, развязывая котомку. -–тебе с перцем?
Я сглотнул – птица кивнула ему в ответ.
- Мы с Нико выпьем текилы, ты ведь не против?
Гарри милостиво согласился и на это. Я выпил сразу двести грамм « за знакомство», босс по привычке только пригубил кактусовое зелье.
- Он понимает слова?- спросил я у босса, вглядываясь в черный глаз Гарри. Тот смотрел, не мигая, на кусок сочившегося от жары мяса.
- Как и другие люди.
После этого мы начали распевать старые армейские песни. Пел, впрочем, только босс. Мы с Гарри издавали непонятные звуки, напоминающие бульканье пива в брюхе у крокодила.
- Гарри, может, расскажешь, как ты познакомился с боссом? – нелепо ухмыляясь спросил я у орла.
- Это было на вьетнамской войне, - без тени улыбки на лице ответил за него босс. Гарри служил в противовоздушной обороне. Выполнял приказы самого генерала Мунро… про Гарри Лукера говорили, что лучше всего он умеет делать две вещи - спасать, и убивать.
- Странно… Человек делал такие чудеса – и вот теперь он –орел? – спросил я, надеясь, что босс перестанет ломать комедию.
- Его ранили русские, почти на его собственный дембель, - продолжал развивать тему босс, - русские не знали, что он был чудотворцем. Им было все равно в кого палить. Бьюсь об заклад – они не в курсе того, что подстрелили Лукера.
- Он умер тяжело? – спросил я, чувствуя себя неловко.
- Нет, почему же, - медленно ответил босс, - совсем наоборот. Он умер очень легко, причем задолго до того как пуля просверлила ему правое предсердие.
- Не понимаю…
- И я вот не понимаю, Нико – как легко человек может согласиться быть убитым… на чужой войне, от случайной пули – раз и навсегда. И это когда в жизни столько прекрасного смысла.
- Какого еще смысла, босс? Это, оно так кажется, когда денег в доме полно. А если как мы с вами таскаем этот чертов состав по пустыне за гроши – какой еще тут смысл? На войне хоть деньги платят, особенно, наемникам.
- Человек, который не борется за смысл жизни – в итоге теряет саму жизнь…, - тихо произнес босс, перебирая песок и кидая его в орла. Тот, покрикивая, отступал, но не улетал, алчно поглядывая на недоеденную говядину. - Кто медленно, кто побыстрее.
- А как же это?- я показал пальцем на оперенье и клюв Гарри, - как это произошло?
- Что это? – повторил босс.
- Как Гарри стал птицей?
- Ах, это…, - покачал головой босс, - не знаю. Все случилось слишком быстро.
- То есть как быстро?
- Вот так, - раздался сзади меня чей-то хриплый голос, - и последнее, что я запомнил в этой жизни – резкое щелканье курка и неимоверный взрыв, который прозвучал где-то внутри меня, не дав разобраться, что все- таки произошло с Гарри.

Синий, еще синий… Проклятое солнце. Как от него болят глаза. Нико,- слышал я голос, - Нико, мы принесли тебе твоего любимого молочка.
Я заметил большую славную миску еще издалека и живительный запах его содержимого заставлял моё тело вытягиваться и передвигаться навстречу знакомым очертаниям. Внезапно я заметил силуэт, отделившийся от плотной фигуры босса.
- Не бойся, Нико, это Эд. Это друг. Ты ведь не против, если мы с Эдом выпьем немного текилы.
Черт с вами, делайте, что хотите, только дайте мне побыстрее попробовать этого славного молочка.
- Э-э-э босс, - прохрипел на низких частотах Эд, - это же змея!
- Ну да, - спокойно подтвердил босс, - Конечно, змея. Здесь все-таки прерия. Но Нико – хорошая змея, мой очень близкий друг. Он никогда не укусит. Правда, Ники?
Молочко, молочко…Уммм…какое наслаждение. Такое долгое, сладкое наслаждение.
- А как получилось, что вы приручили её, босс?- спросил Эд, затягиваясь толстой вонючей папиросой.
- Маленький Нико родился рабом. Одни инстинкты, никакого разума. Я только дал ему более удобную форму для соответствия своим желаниям. Разве справедливо, что существо, жаждущее только выпивки и тепла, носит оболочку, такую же как Ницше и Кант.
- Ну, это не нам судить, босс, если я Вас правильно понял. На все воля Божья… А когда мы вернемся к составу?
- Никогда, - задумчиво произнес босс, глядя куда-то за линию обшарпанного горизонта.
Раздался резкий треск и я отполз на полметра, чтобы закончить трапезу, оставаясь незапятнанным.
Из-за кустов напротив показалась маленькая фигурка.
- Деньги во втором вагоне, - сказал босс, обращаясь к фигурке, - тело не закапывай…здесь свои традиции, а вот пистолет отдашь Чарли.
Та кивнула и исчезла.
- Ну, что, Нико… - промолвил босс, - тебе понравилось молочко?
Молочко, молочко…- мне так хотелось его еще, что на глаза покрылись сухой пленкой.
На меня смотрело маленькое серое дуло пистолета босса. По своему опыту я знал, что в такие моменты лучше всего замереть. Никуда не бежать и ничего не шипеть…Я знал, что он сейчас скажет. Босс всем это говорит.
- Ах, да, - сказал он, отводя от меня маленькое серое отверстие, - в какой –то момент я почти забыл, что ты уже мертв.

Конец

[SAN]

Трудно читать , остановился на первом рассказе.
_________________
Член Рок-Клуба,АлисАман